Анна ВАНДИНСКАЯ: «МЫ ПОМОГАЕМ ВЕРНУТЬ РАДОСТЬ ЖИЗНИ»

Психологическая помощь участникам специальной военной операции является важным элементом в восстановлении их здоровья. Значимость психологической помощи подчеркнул сам Президент России Владимир Путин, по словам которого такие службы должны интенсивно развиваться. Мы продолжаем знакомить читателей со специалистами ГБУЗ ЛО «Сертоловская ГБ», под чутким руководством которых военнослужащие, вернувшиеся с боевых действий, адаптируются к мирной жизни. И в этом выпуске на вопросы нашего корреспондента ответила медицинский психолог сертоловской больницы Анна Ивановна Вандинская.

– Анна Ивановна, раньше говорили о чеченском и афганском синдромах, имея в виду тех, кто вернулся с боевых действий. Есть ли что­то подобное у тех, кто возвращается с СВО?

– Говорить об этом мы сможем только через пару лет, сейчас ещё рано. Но то, что ребята, которые возвращаются со специальной военной операции, нуждаются в психологической помощи, бесспорный факт. Им нужна и медицинская помощь, помощь социальных работников, помощь в социальной сфере. Для того, чтобы успешно адаптироваться к мирной жизни, требуется применение целого комплекса мер.

– А проводилась ли в советские годы психологическая реабилитация участников войны в Афганистане? Насколько об этом заботилось государство? Ведь нередко слышишь, что ветераны натыкались на стену равнодушия и ответы чиновников: мы вас туда не отправляли.

– Определённая реабилитация была и тогда. Конечно, не на том должном уровне, как сегодня. И не всегда она доходила до потребителя в том виде, в каком должна была быть обеспечена.

– Действительно ли долгое время воевавшего человека трудно адаптировать к мирной жизни? В чём выражаются нарушения, как помогаете бойцам преодолеть их последствия?

– Вернуть их несложно. Самое главное – оказать им квалифицированную помощь. Здесь многое зависит не только от квалификации, но и от комплекса мер, которые будут применяться. Ещё раз повторюсь: это психология, медицина, социальные работники. С точки зрения психологии наша задача – успешно адаптировать бойца к мирной жизни, показать, что здесь тоже можно жить, что здесь нечего бояться или опасаться.

Основная наша задача – научить человека коммуницировать с людьми, которые здесь на «гражданке». Многие бойцы говорят о том, что у них менялось мировоззрение, и они сменили свой круг общения. По их словам, они не могут общаться с людьми, которые не пережили то, что пережили они. И мы учим их общаться с такими людьми, чтобы они не были агрессивными, чтобы не обижали своих родных и близких. Это очень важно. Ведь родители, жёны и дети воевали каждый по­своему здесь. Они ждали, брали на себя какие­то обязанности, которые выполнял сын, муж, отец. Тяжело было всем, это надо понимать.

– Насколько меняется сознание после пережитого?

– Если говорить их словами, здесь, в гражданской жизни, очень много мишуры. Люди по­другому себя ведут, по­другому относятся к окружающим, мало ценят те же блага цивилизации. Если на несколько часов отключают воду, это кажется чем­то из ряда вон. А там, в окопах, бойцы по нескольку дней лишены возможности нормально поесть и просто попить чистой воды. Для них счастье видеть воду из­под крана.

– Какие методы реабилитации вы используете?

– Основной метод – это клиническая беседа. Мы просто беседуем. Также используется и очень хорошо помогает арт­терапия. Не все относятся к ней серьёзно на начальном этапе, но потом процесс затягивает. Пациенты с удовольствием начинают что-­то рисовать, проявляя себя. Им становится интересно, они просят новые задания.

Есть у нас такая техника, как сочинение. Пациенту задаётся конкретная тема с набором слов. В итоге мы получаем не просто сочинение, а уже как будто готовую пьесу. И это тоже увлекает ребят.

Некоторым подходит работа с метафорическими картами. Её тоже можно отнести к арт­терапии. Это набор карт, на которых изображены различные ситуации из жизни. Вытаскивая карту, пациент рассказывает – что он видит на ней, исходя из своего опыта. И дальше мы начинаем прорабатывать то, что его беспокоит. Может быть, он осознанно никому об этом не говорил, но карта подсказывает нам – куда нужно двигаться.

– Имеют ли метафорические карты сходство с тестом Роршаха?

– Нет. В тесте Роршаха нет изображений, на картах только чёрно-­белые кляксы. там нет картинок, а здесь именно иллюстрировано изображение. А здесь уже задана какая­-то тема.

– Понятие ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство) достаточно широкое, ему подвержены не только военные, но и обычные граждане, перенёсшие тяжёлую физическую или психологическую травму. А как и в чём ПТСР проявляется у бойцов?

– ПТСР встречается в основном у тех, кто не являются профессиональными военными, кто ушёл добровольцем, либо по каким­то другим причинам. Это расстройство может проявляться в закрытости, агрессивности, в неумении или нежелании наладить контакты. Иногда пациенту проще общаться с незнакомыми людьми. Пациента могут преследовать навязчивые мысли о пережитых событиях. Могут быть нарушения сна, сон либо отсутствует, либо очень краткий. Головные боли, тремор рук, всё это проявления посттравматического расстройства.

– Насколько часто участники СВО обращаются за психологической помощью?

– Все участники СВО, либо их родственники проходят психологическую диагностику. Дальнейшая работа ведётся по мере запроса от самих пациентов либо по мере того, что мы находим это важным. Далее, по необходимости, консультирует врач­психиатр, если требуется назначить медикаментозную терапию – медицинские психологи не имеют здесь никаких полномочий и прав. Назначается медикаментозная терапия, и если не нужно отправить в ПНД (психоневрологический диспансер), то мы работаем в связке с психиатром. Но бывают и тяжёлые случаи, когда рекомендуется ПНД.

– Приходилось ли вам работать с бойцами, бывшими в плену?

– Из плена нет, из окружения. Пациент был в окружении более двух недель. Безусловно, это оказало на него влияние. Он испытывал страх даже вдали от фронта. Реабилитацию он проходил дважды. И если в самом начале это был скованный, закрытый в себе и боявшийся каждого шороха человек, то к концу второго сеанса реабилитации он что называется расцвёл. Он показывал нам фотографии семьи, своих детей, с радостью и гордостью рассказывал о них. Кстати, ему очень хорошо помогла именно арт­терапия. Он много рисовал, ему это нравилось.

– Кто знает, быть может, благодаря сеансам арт­терапии, ваши пациенты обретут новые хобби в области творчества?

– Сложно сказать наверняка, но да, творческий потенциал у ребят действительно раскрывается.

– Бывают ли разводы, после возвращения бойца с фронта? Почему?

– В моей практике разводов не было. Всё­таки как­то люди приходили к единому мнению. И в моём кабинете в том числе было семейное консультирование, когда приходил и пациент, и его супруга. Наши стены они покидали точно без намерения разводиться.

– Насколько длительность и сложность психологической реабилитации зависят от тяжести полученного ранения?

– Здесь сложно сказать о тяжести ранений. Речь скорее о той помощи, которую пациент получил уже после ранения. Была ли она оказана вовремя, в каких условиях, было ли сделано все чётко, либо бойцу или его родственникам приходилось чего­то, скажем, добиваться.

Зачастую ПТСР может развиваться и от того, как к ним относятся здесь, как они получают медицинскую, социальную помощь, получают ли дотации, которые им обещаны.

– Немаловажный вопрос – вернуть интерес к жизни...

– Верно. Пациенты за это благодарны. В наших стенах, они окружены заботой.

– Всем ли вернувшимся с СВО необходима психологическая помощь?

– Да. Психологическая помощь нужна для того, чтобы и мы, и близкие пациента были уверены, что он успешно адаптируется. Это и как знак внимания. Ведь зачастую солдату, вернувшемуся из зоны боевых действий, просто не с кем поговорить о том, почему он туда отправился, почему на это решился. Или же он не может открыться, чтобы рассказать о том, что его беспокоит. Он не хочет расстраивать членов своей семьи или боится, что его не поймут. Некоторые считают: «Это моя жизнь, нечего в неё лезть». А у нас им проще обо всём поговорить.