НА ГРАНИ ФОЛА В БОРЬБЕ С ОБЩЕЙ БЕДОЙ

В прошлогоднем выпуске газеты № 48 мы рассказали читателям о нашем земляке, участнике событий в Афганистане Валерии Лёвочкине. Мастерство отважного лётчика было востребовано Родиной не только в этой кровопролитной войне, но и тогда, когда весь мир содрогнулся от катастрофы, заставшей всех врасплох. После службы в горячей точке, в октябре 1986 года, опытного лётчика направили на ликвидацию последствий аварии на Чернобыльской АЭС. Накануне 34­ — й годовщины со дня трагедии Валерий Александрович согласился рассказать нам о том, как это было.

– Из нашей эскадрильи в Прибылово, где стоял лётный полк, всего призвали три экипажа. Из тех командиров остался в живых только я. Двое трагически погибли, – вспоминает наш собеседник. – На месте, у атомной электростанции, мы занимались дезактивацией. На внешней подвеске вертолётов МИ­8 поднимали специальную бочку весом 2,5 тонны. Её заполняли специальным составом на основе клея ПВА. Этим средством мы заливали крыши зданий вокруг реактора. Клей покрывал коркой крыши, не давая возможности радиоактивной пыли разлетаться. Ведь после взрыва четвёртого реактора она распространилась повсюду. И ничем её невозможно было собрать.

Это и было нашей основной работой. Но она была на грани фола. Приходилось на вертолёте зависать в таких местах, когда лопасти крутились в метре от крыши – черепица летела в стороны.

А один раз чуть не погибли. У реактора стояло с грузом два подъёмных крана. Причём это были радиоуправляемые машины западногерманского производства грузоподъёмностью 350 тонн. Сигнальных огней на них не было.

Стояла задача залить крышу здания под ними. Как это происходило: вертолёты выстраиваются в очередь в воздухе и один за другим ныряют в пространство над крышей, сливают и уходят, и так раз за разом. Настала моя очередь – я сделал и начал взлетать. В это время стрелы до этого неподвижных кранов начали сводиться друг к другу! Очевидно, кто­то не туда нажал.

Мелькнула мысль: «Всё! Тут и останемся!». А я набрал такой режим полёта, что и обратно поздно лететь, но ещё и не взлетел, высоту не набрал. Хорошо, что вертолёт пустой был. Я как дал вверх! И как мы проскочили, я не знаю. Повезло! Руки­ноги трясутся. Мокрый пот... Беломорину закурил...

А через две недели погиб экипаж наших коллег. Командиром его был Володя Воробьёв. Он был молодым красивым парнем. Его вертолёт при подъёме запутался в тросах подъёмных кранов, которые стояли на территории. Каждый трос – толщиной с руку. Вертолёт лёг рядом с третьим реактором. А Воробьёв должен был ехать домой на следующий день. В Афганистане он остался один живой из погибшего экипажа. Долго восстанавливался. Но в Чернобыле нашёл свою гибель…

Кинооператор Западно­ — Сибирской студии кинохроники случайно заснял эту трагедию, и теперь каждый может посмотреть, как это было, в интернете. Как считают специалисты, низкое солнце вечернего заката ослепило пилота, и он просто не увидел тросы.

Получив свою порцию рентген, через месяц я улетел домой. До сих пор они мне аукаются. Но мы тогда не думали об излучении.

– Перед командировкой в Припять предупреждали ли Вас о том, что там ждёт?

– Те, кто первыми побывали там в апреле­мае по возвращении рассказывали нам, что там происходит. Они­то и хватанули радиации больше остальных. За год из лётного состава, кто там был, умерло больше тысячи человек.

В кабине вертолёта стоит прибор, который измеряет уровень радиации. Когда мы сливали клей на крыши, показания его зашкаливали.

Максимально допустимая общая доза заражения для человека в военное время допускалась 25 рентген в час. После вылета нас обследовали. Каждый день мы получали четыре с лишним рентген.

Химик, обследовавший нас, сказал: «Я не могу записывать такие значения. Если так буду писать, то через неделю вас нужно отправлять домой, а где мы столько экипажей возьмём?». И нам стали записывать заниженные показатели. Но нам тогда было не до этого. Главное было выполнить боевую задачу, не дать распространиться радиации. Это была общая беда.

– А что было у Вас из средств защиты? Выдавали что — ­либо?

– Только марлевую повязку, пропитанную йодом. Больше ничего. И то – через десять минут она намокала от дыхания и становилось невозможно дышать, поэтому мы их выбрасывали.

Через месяц, когда командировка закончилась, нам дали две недели на восстановление. Пред этим десять дней обследования в госпитале. А затем все приступили к обычной службе.

Последствия того мощного облучения у всех проявились по­разному, – рассказал ликвидатор.

Сейчас Валерий Александрович, победив серьёзную болезнь, полученную вследствие той командировки, чувствует себя хорошо. Вместе со своей семьёй и сослуживцами он помянет тех, кто ушёл из жизни после жесточайшего облучения радиацией при исполнении своего долга.

– Всем, кто прошёл это и остался в живых, хочу пожелать просто здоровья, это самое главное, – с улыбкой, но не без печали в глазах говорит Валерий Александрович.

Дорогие сертоловчане, 26 апреля, который навсегда стал в календаре Днём памяти жертв радиационных аварий и катастроф, вспомним с благодарностью всех тех, кто, не жалея себя и своего здоровья, делал всё для предотвращения распространения радиационной чумы.

ВИЗИТНАЯ КАРТОЧКА

Родился Валерий Александрович Лёвочкин в Ростовской области, городе Миллерово в 1954 году. В 1971 окончил школу в Каменск­Шахтинске. После года работы на заводе поступил в Саратовское военное авиационное училище, которое через четыре года успешно окончил. Затем наступила череда переводов по службе в Торжок, Владимир, Германию, Прибылово, а потом – год и два месяца службы в Афганистане. В 1986 году участвовал в ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. С 1988 года Валерий Александрович проживает в Сертолово.