БЕРЕЧЬ ИСТОРИЧЕСКУЮ ПАМЯТЬ

29 октября в Совете ветеранов провели памятное мероприятие, посвящённое Дню памяти жертв политических репрессий. 30 октября 1974 года началась голодовка узников лагерей Мордовии, которую политзаключённые объявили в знак протеста против политических репрессий в СССР и против бесчеловечного обращения с заключёнными в тюрьмах и лагерях.

Пришедших на встречу в Совет ветеранов поприветствовал глава Сертолово Сергей Коломыцев.

– 29 лет назад вопрос о дальнейшей реабилитации жертв политических репрессий был вновь поднят на государственном уровне, – напомнил Сергей Васильевич. – В Подмосковье, Ленинградской области, Минске есть массовые захоронения репрессированных. Ближайшее к нам находится в Левашово. В этих местах проходят основные памятные мероприятия. Цифры ужасают: официальное количество жертв репрессий составляет 4 500 000 человек. Общество «Мемориал» озвучивает неофициальные цифры – 12 000 000. Масштаб трагедии и испытания, выпавшие на долю наших граждан, не подлежат забвению. Сегодня в нашем городе проживают 47 граждан из числа бывших репрессированных. Наша с вами задача в том, чтобы беречь и приумножать историческую память. Чтобы и последующие поколения помнили о тех трагических событиях. Желаю вам терпения, душевного тепла, любви и поддержки родных и близких.

Гостям мероприятия вручили цветы и подарки от администрации нашего города. Во вручении участвовала директор МАУ «Сертоловский КСЦ «Спектр» Марина Матусевич. Свои выступления сертоловчанам подарили Татьяна Сапельник, ансамбль русской песни «Гостьюшки», солисты вокального коллектива «Hello», народный коллектив – хор русской песни «Сертоловчанка».

Некоторые из присутствующих поделились своими воспоминаниями.

Светлана Александровна ПЛЮЩАЙ:

– Мой папа был военным, полковником. Он был репрессирован. В 1941 году старший брат ушёл на фронт добровольцем. Долгое время мама не могла никуда устроиться, но, в конце концов, её взяли в госпиталь. Мы жили в домах военведа. Я помню, что каждую ночь к домам подъезжал чёрный «воронок» и каждую ночь кого-то увозили. А жил в этих домах высший комсостав.

Всю войну мама работала в госпитале, затем её направили в Горьковскую область. Там же я окончила школу и 1951 году поехала в Горький, поступать в университет. Я выдержала огромный конкурс на радиофизический факультет. Как я узнала позже, факультет этот был военизированный и, можно сказать, секретный. Нам даже выдавали пропуска. Год я проучилась, а на второй год меня перевели на математический факультет. Причина – несоответствие биографии. А мама моя всё время учила меня говорить, что отец погиб на войне с финнами. Я это твёрдо запомнила и, поступая в университет, так и написала. Но в течение первого курса все биографии были проверены, и правда об отце всплыла. Я обиделась на весь свет, ушла из университета и поступила в техникум.

Было непросто, но мы справились. В 1961 году папу реабилитировали. К этому времени я окончила техникум. Мы уехали во Владивосток, и двадцать восемь лет я проработала в оборонной промышленности. Из Владивостока я переехала в Сертолово.

Александра Васильевна БУРЧЕНИНОВА:

– Наша семья была репрессирована по национальному признаку. Первого мужа моей мамы раскулачили, а она была замужем за финном. Второй муж взял её с пятью детьми на руках. Он был военным инженером-строителем. А в 1938 году родилась я, самый младший ребёнок в семье. Жили мы во Всеволожске. Потом пришли сотрудники НКВД. Маму и нас, детей, арестовали, выселили, погрузили в эшелон и отправили в Сибирь. Месяц с лишним мы ехали в телячьем вагоне, где людей было набито столько, что едва можно было дышать. Мы все заболели. В Красноярском крае на одной из железнодорожных станций нас попросту выбросили. Мама и сестра были больны брюшным тифом. Одна сестра была больна менингитом. Я была с малярией, с дизентерией. Другой старшей сестре в страшной давке вагона кто-то долго сидел на ногах, которые потом онемели и отмёрзли – мороз был 42 градуса. Ей ампутировали обе ноги.

Нас развели по больничным баракам. Мама с сестрой умерли, правда, как оказалось позже, это была клиническая смерть. Их бросили в сарай, а когда приехала телега, их стали выносить вместе с трупами, но они зашевелились и пришли в себя. Их снова отправили в бараки. Я же была вконец ослаблена болезнями. Помню, что меня пожалели муж с женой, которые работали врачами на территории, где нас держали. Они решили спасти меня, во что бы то ни стало. И они меня спасли. Я была дистрофичная, по всему телу пошёл фурункулёз. Они даже были готовы меня удочерить, но не пришлось – моя мама вышла из больницы.

НКВД нас бросило, мы никому были не нужны. Нас вывезли и просто бросили умирать. Составы уехали дальше. Старших сестёр Анну и Нину 1927 года рождения отправили на лесозаготовку. Во время работ на Нину упали бревна. Ей переломало ноги и изувечило лицо. В течение целого года её «вытаскивали», собирали буквально по частям. Из красивой девушки она превратилась в больного человека. У неё постоянно открывались свищи от полученных ран. Однажды один работник юстиции, фамилию которого я, к сожалению, не помню, а звали его Павел Трофимович, разбирался с разными документами и личными делами и понял, что мы – жертвы, что нас нельзя было трогать. Он был вдовец. Его дочери ходили, одетые во все чёрное. Был ли это какой-то культ, я не знаю. Он забрал нас с мамой к себе. У него был маленький домик – сени, кухня и комната. Он воевал в русско-финскую войну, на одной ноге у него не было пальцев, а на другой не было ступни, он был инвалидом.

Павел Трофимович подготовил нам документы, рассказал, как надо выезжать, но сам с нами поехать не успел, он умер незадолго до этого, а он очень хотел поехать. «Я дойду до самого Сталина, но в отношении вас я восстановлю справедливость!», – говорил он нам. Перед смертью он записал на мою маму дом и сказал, чтобы она его продала и на вырученные деньги уехала с детьми обратно. Мы вернулись во Всеволожск, где нас опять начала гнать НКВД: «Кто вы такие? Мы знать вас не знаем!». А мама взяла топор и сказала: «Ещё раз подойдёте – зарублю детей, потом сама зарублюсь!». Павел Трофимович научил маму, как написать письмо в Москву Сталину, причём не отправлять его по почте, а отвезти поездом. Сестра побежала на Московский вокзал и, как учил Павел Трофимович, попросила людей доставить его до столицы. На конверте стояло только «Москва. Кремль. Сталину». Через две недели во Всеволожскую НКВД пришло письмо с подписью Лаврентия Берии, в котором говорилось: «Оставить семью Королёвых в покое и помочь с устройством». Мама рассказала, что, когда она пришла с этим письмом в НКВД, начальник участка смотрел на неё зверем, но перечить приказу он не смог. Документы нам восстановили, но учиться было не на что, работали мы буквально за кусок хлеба. Пятно «Враги народа» не давало жить нормально. На месте, где стояли наши дома, несколько лет назад были вырыты карьеры для добычи песка, а теперь там большое озеро.

Мероприятие прошло в рамках муниципальной программы «Развитие культуры в МО Сертолово» на 2020-2024 гг.