ЛИШЬ БЫ НЕ БЫЛО ВОЙНЫ…

Она человек очень энергичный и активный, но здоровье, увы, подводит. Последнее время она внимательно смотрит все политические передачи и новости, особенно те, что касаются Украины. «Война, неужели будет война? – со слезами на глазах спрашивает она. – Неужели они не знают, не помнят, что такое война? Война – это горе, это смерть, это слёзы детей. Нельзя, чтобы люди воевали».

- Бабушка, расскажи о войне, – прошу её.

- Всю свою жизнь я хочу забыть о ней – и не могу, – вздыхает. – Всё было будто вчера. Самое смешное, что вчерашние события могу и забыть, а то, что было 78 лет назад, помню.

Я родилась 28 декабря 1928 года на Украине, в Винницкой области, Казатинском районе, в селе Махаринцы. Наше село было очень большое. Богатый колхоз, люди растили хлеб, сахарную свёклу. В колхозе был даже свой сахарный завод. До войны люди жили хорошо, дети учились, у нас было три школы.

БОЛЬШАЯ СЕМЬЯ – ГЛАВНОЕ БОГАТСТВО

Мама работала в колхозе, а отец — на железной дороге, был кузнецом. Отца очень ценили – он был рационализатором и перед самой войной даже получил премию за то, что придумал какое-то усовершенствование для железнодорожных стрелок.

В семье нашей было шесть детей: я, Николай, Володя, Надежда, Павел и Боря, который родился в начале 41 года. Мы жили в маленькой хатке, родители собирались строиться – семья большая, нужен был дом побольше. Колхоз обещал помочь. А перед самой войной нас обокрали. Мы ушли в гости к родственникам, а когда вернулись – дома пусто, забрали всё, даже из колыбели пелёнки и одеялко.

Хорошо, хоть корову не увели. Конечно, нам помогли, кто чем мог, но из-за этого в войну нам было ещё тяжелее, потому что ни одежды, ни обуви нормальной ни у кого не было.

КАК СНЕГ НА ГОЛОВУ

И вот – война. Вначале мы думали, что она быстро закончится нашей победой, но всё оказалось не так. Немцы нас бомбили каждый день. Мы уже знали по гулу самолётов, когда нужно бежать прятаться, а когда можно быть на месте. Недалеко от нас, рядом с посадкой, стояла зенитная батарея, там были девушки-зенитчицы. А уже перед тем, как пришли немцы, эту батарею разбомбили, и девушки погибли.

Отца в армию не взяли, у него была бронь, так как он работал на железной дороге. С начала войны мы его почти не видели, день и ночь он был на работе. Казатин – крупный железнодорожный узел, и всё время через него шли эшелоны.

РАЗНЫЕ ОНИ, НЕМЦЫ…

А в середине июля у нас уже были немцы. Я хорошо помню, как они пришли: такой хороший летний день – и вдруг издалека слышен какой-то рокот. Первые немцы приехали на больших мотоциклах, а потом и все остальные. Организовали полицию, в полицаи пошли и свои, местные, были и чужие.

У нас стояли обычные войска, но иногда приезжали и эсэсовцы, в чёрной форме. Полицаи — и они были самые жестокие. У нас в хате немцы не стояли – хатка маленькая, детей много. Но приходили каждый день и выгребали всё: кур, яйца, в общем, всё, что находили.

Отец вернулся домой.

Во время бомбёжки он получил ранение в ногу, мама его выхаживала. Но когда он стал нормально ходить, за ним приехали и забрали опять в депо, на железную дорогу, домой он приходил очень редко. Уже после войны я узнала, что он помогал партизанам.

С приходом немцев колхоз распустили. Кто хотел, мог брать себе землю, были такие, кто получил надел. Вернулся граф, который убежал после революции. Эти земли много лет назад принадлежали ему, здесь раньше стояло его имение.

Вспоминаю, как мой брат Николай принёс домой зажигалку – он нашёл её где-то на улице, но и, конечно, показал всем. А на следующий день к нам ворвались немцы. Откуда они узнали, что эта злополучная зажигалка у него? Ему приказали взять лопату и рыть себе могилу. Мама плакала, валялась у них в ногах, просила отпустить Колю. Мы кричали. Ничего не помогало.

Но, к счастью, мимо проходил их офицер. Мне кажется, что он был чех. Он услышал плач и крики и зашёл к нам во двор. Что уж он говорил этим немцам, не знаю, но они забрали зажигалку, избили Колю и ушли.

Разные они были, кто-то грабил без зазрения совести, а ктото помогал. Мой брат Володя поранил ногу – напоролся на борону – в рану попала инфекция, нога распухла, болела. Немецкий врач дал маме какое-то лекарство, она им промывала Володе ногу, и всё потихоньку зажило. Но это единичные случаи.

ТОЛЬКО НЕ НА ЧУЖБИНУ

Немцы начали собирать девушек и парней и отправлять их в Германию на работу. Облавы были часто, и многих забрали.

В полиции служил один парень из нашего села, он всегда предупреждал, что будет облава, и все прятались. Но потом кто-то на него донёс, и его расстреляли.

Мне уже было почти 13 лет, и меня могли тоже забрать в Германию. Моя тётя посоветовала идти работать на птицефабрику, она находилась в Казатине. Я пошла, меня вначале не хотели брать – я была худая, босая, но всё-таки взяли. Моя работа – ощипывать птицу. Норма – 60 кур в смену.

Первый день был испытательным, я ощипала всего 50 кур, а со второго дня уже давала норму. Если мы выполняли норму, то в конце дня нам давали немного хлеба и иногда куриных лап – это был праздник в семье. Мама варила суп из них, и тогда казалось, что вкуснее ничего не было. Как бы мы выжили, если бы я не работала?

Скажу честно, я иногда воровала куриный жир, прятала его на себе. Нас обыскивали на выходе, и что бы было, если б нашли?

В лучшем случае избили бы, а то бы и убили. Но я думала о своих родных, как они ждали меня. Иду домой, несу хлеб, так хочу съесть хоть кусочек… Знаю, что мама никогда бы ничего не сказала за это, но вспомню маленьких, как они плачут голодные, и только бегу быстрее, чтобы им донести.

Так вот мы и выжили. У нас была корова, но молока она даваламало, для неё нужно было заготавливать сено заранее, а что мы могли? Отца нет, дети маленькие, понемногу жали траву, где могли только. Только что это, разве хватит? А потом корову запрягли пахать – она и пала, вот тогда-то было горе для нас.

КОГДА ЧЕЛОВЕК ХУЖЕ ЗВЕРЯ

Сегодня все знают про Бабий Яр в Киеве, но так было и в Казатине. Немцы организовали для евреев гетто, их забирали из домов, с улиц. А потом всех расстреляли в оврагах под Казатином. Там потом земля несколько дней шевелилась, ведь кого-то сразу они убили, а кто-то был просто ранен.

Это страшно, про это невозможно вспоминать, но и забыть это нельзя. Там же были расстреляны и мои бабушка и двоюродная сестра по папиной линии.

Они пошли в Казатин, а там облава. У папы в роду все были черноволосые и кудрявые, поэтому их и приняли за евреек и забрали, ничто не помогло, их не отпустили. Это уже люди, свидетели рассказывали.

Ещё одно помню. У нас в Махаринцах казнили троих партизан, их кто-то выдал. Всех жителей согнали на площадь, где были построены виселицы. Зачитали приговор и повесили, а потом несколько дней их не снимали, чтобы все видели, чтобы всем неповадно было. А я долго ещё кричала от страха по ночам.

ВОПРЕКИ ВРАЖЬИМ СТАЯМ

Наши пришли в конце декабря 1943 года. А осенью перед этим над селом сбили наш самолёт.

Лётчики выпрыгнули с парашютами. Наша хата стояла на краю села, вокруг сад. Они пришли к

нам, мама их спрятала. Когда пришли полицаи с обыском, мы все встали около хаты – мал-мала меньше – дети плакали. Полицаи и не зашли к нам.

Днём мама прятала лётчиков в саду, в куче хвороста и листьев, а ночью в хате. Мама лечила одного из них, у него что-то было с ногой – или подвернул, или сломал. Потом, когда ему стало полегче, их переправили к партизанам.

Мама говорила, что они обещали после войны обязательно приехать, если останутся живы. Но никто не приехал.

ВОН ФАШИСТСКУЮ ГАДИНУ!

Наши прогнали фашистов. Через село шло много наших войск, в школах устроили госпитали для легкораненых. Мама работала там, а потом очень заболела, и я вышла на работу вместо неё.

Сначала была санитаркой, а потом меня перевели в прачечную. Разве вам сейчас возможно представить, как тогда стирали?

Бельё сначала замачивали, потом стирали вручную на досках, потом кипятили, потом полоскали и сушили. А после уже что-то подшивали, подштопывали, пришивали пуговки. Уставала так, что ни рук ни ног не чувствовала.

Но нас кормили, и можно было и с собой взять суп или кашу. Это было очень большое подспорье.

В нашем доме стояли солдаты. Хоть места было немного, но както размещались. Солдаты всегда делились с нами своим пайком, и как вкусна была солдатская каша! До сих пор помню, как дети её уплетали, а солдаты на них смотрели со слезами на глазах.

ОПАСНОСТЬ НЕ ОСТАНАВЛИВАЛА

У нас шли большие бои, всё вокруг было разбомблено, повсюду воронки от авиабомб. На полях было много неразорвавшихся снарядов. Так вот мы приспособились их раскручивать и доставать из них шёлковые мешочки, в которых был порох. Конечно, все понимали, что это большой риск, многие подрывались, кто-то погиб, кто-то остался инвалидом, но это нас не останавливало.

Моя подруга погибла, взрыватель сдетонировал прямо в её руках.

Надеть было нечего, а из этого шёлка шили кофточки, платки. Мама меня ругала, запрещала разбирать снаряды, я обещала,но всё равно ходила туда. До сих пор помню, как мы это делали: нужно было аккуратно выкрутить с торца взрыватель и тихонько его вынуть из снаряда. А потом можно перевести дух и достать мешочек. Там были и колечки из какого-то жёлтого металла, мы их надевали на пальцы. Хоть и война была, а хотелось как-то себя приукрасить.

УЧИТЬСЯ И РАБОТАТЬ

Когда открыли школу, я поучилась немного и поступила в школу фабрично-заводского обучения в Казатине. Нас там кормили, одевали. Скажу честно, это было главным в моём решении туда поступать.

Учиться я должна была на слесаря-инструментальщика, но пришлось строить здание училища и общежития. Там я проучилась один год, а потом перевелась в Винницу, в швейное училище, которое благополучно закончила.

ХЛЕБ ВКУСНЕЕ ЛЮБЫХ ЛАКОМСТВ

46-й год на Украине был очень тяжёлым – неурожай, голод.

Меня кормили в училище, я опять собирала каждый кусочек хлеба, чтобы привезти домой, детям, для которых этот хлебушек был слаще пирожных и конфет, да они и не знали, что это такое.

Возможно, кого-то удивляет моё отношение к хлебу. Скажу так: те, кто пережил голод, никогда не смогут выбросить ни кусочка, потому, что мы помним, мы всё помним.

И ещё одно. Я не могу понять, как могли на Украине поднять голову бандеровцы, как им позволили? Там, где люди от них пострадали, они теперь герои.

Ведь раньше. если кого-то назовёшь «бандеровец», обида на всю жизнь, потому что они убивали, жгли, насиловали. Люди могли поругаться, обозвать друг друга разными словами – всё забывалось и прощалось, но «бандеровец» – никогда.

Нас остаётся всё меньше. Тех, кто воевал, почти не осталось. И нам, детям войны, уже за 80.

Если бы мы могли, обратились бы к президентам держав, сказали бы: «Послушайте нас! Не допустите войны, она не должна повториться, ведь победителей в ней уже не будет!».